Неточные совпадения
Конечно, современные нам академии
имеют несколько иной характер, нежели тот, который предполагал им дать Двоекуров, но так как сила не в названии, а в той сущности, которую преследует проект и которая есть не что иное, как «рассмотрение наук», то очевидно, что, покуда царствует потребность в «рассмотрении», до тех пор и проект Двоекурова удержит за собой все значение воспитательного
документа.
— Господа!
Имею копию потрясающе интересного
документа: письмо московского градоначальника Рейнбота генералу Богдановичу.
— Вот что я
имею вам передать. Это —
документ, имеющий некоторую важность, — начал он со вниманием и с самым деловым видом.
— Скажите одно:
имеет этот
документ характер решительный, окончательный?
А я меж тем уже знал всю его подноготную и
имел на себе важнейший
документ, за который (теперь уж я знаю это наверно) он отдал бы несколько лет своей жизни, если б я открыл ему тогда тайну.
— Нет, не
имеет. Я небольшой юрист. Адвокат противной стороны, разумеется, знал бы, как этим
документом воспользоваться, и извлек бы из него всю пользу; но Алексей Никанорович находил положительно, что это письмо, будучи предъявлено, не
имело бы большого юридического значения, так что дело Версилова могло бы быть все-таки выиграно. Скорее же этот
документ представляет, так сказать, дело совести…
«Тут эмская пощечина!» — подумал я про себя.
Документ, доставленный Крафтом и бывший у меня в кармане,
имел бы печальную участь, если бы попался к нему в руки. Я вдруг почувствовал, что все это сидит еще у меня на шее; эта мысль, в связи со всем прочим, конечно, подействовала на меня раздражительно.
Катерина Николаевна стремительно встала с места, вся покраснела и — плюнула ему в лицо. Затем быстро направилась было к двери. Вот тут-то дурак Ламберт и выхватил револьвер. Он слепо, как ограниченный дурак, верил в эффект
документа, то есть — главное — не разглядел, с кем
имеет дело, именно потому, как я сказал уже, что считал всех с такими же подлыми чувствами, как и он сам. Он с первого слова раздражил ее грубостью, тогда как она, может быть, и не уклонилась бы войти в денежную сделку.
Но гораздо любопытнее для меня вопрос: зачем нужен был Ламберту Версилов, тогда как Ламберт,
имея уже в руках
документ, совершенно бы мог обойтись без его помощи?
Заметьте, она уж и ехала с тем, чтоб меня поскорей оскорбить, еще никогда не видав: в глазах ее я был «подсыльный от Версилова», а она была убеждена и тогда, и долго спустя, что Версилов держит в руках всю судьбу ее и
имеет средства тотчас же погубить ее, если захочет, посредством одного
документа; подозревала по крайней мере это.
Главнейшее состояло в том, что существует
документ, и что обладатель его — я, и что этот
документ имеет высокую ценность: в этом Ламберт не сомневался.
Упрекнуть же меня за то, что я погубил князей, опять-таки никто бы не мог, потому что
документ не
имел решающего юридического значения.
Если не половина, то все же несомненно некоторая часть наследства могла бы и теперь следовать Версилову, даже при самом щекотливом взгляде на дело, тем более что
документ не
имел решительного значения, а процесс им уже выигран.
Но Крафт
имел все-таки уверенность, что компрометирующий
документ будто бы попался в руки Версилова через близость того со вдовой и с дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после покойного.
Оттого, что все на меня, а Дмитрий Федорович в итоге еще мне же должен, да не сколько-нибудь, а несколько тысяч-с, на что
имею все
документы!
Какая-то барыня держала у себя горничную, не
имея на нее никаких
документов, горничная просила разобрать ее права на вольность. Мой предшественник благоразумно придумал до решения дела оставить ее у помещицы в полном повиновении. Мне следовало подписать; я обратился к губернатору и заметил ему, что незавидна будет судьба девушки у ее барыни после того, как она подавала на нее просьбу.
При этом он мне рассказал происшествие, истинность которого я
имел случай после поверить по
документам в канцелярии министра внутренних дел.
Его фамилия была Львов, по
документам он значился просто дворянином, никакого княжеского звания не
имел; в князья его произвели переписчики, а затем уж и остальная Хитровка.
— Я разрешаю вам бывать, где и у кого угодно, — сказал барон. — Нам скрывать нечего. Вы осмотрите здесь всё, вам дадут свободный пропуск во все тюрьмы и поселения, вы будете пользоваться
документами, необходимыми для вашей работы, — одним словом, вам двери будут открыты всюду. Не могу я разрешить вам только одного: какого бы то ни было общения с политическими, так как разрешать вам это я не
имею никакого права.
P. S.С лишком год выписываю от Annette Памятную Книжку Лицея(1852–1853); верно, там есть выходки на мой и Вильгельма счет, и она церемонится прислать. Пожалуйста, если она не решается прислать ее, пришли ты на имя Балакшина. Мне непременно хочется
иметь этот
документ. [В «Памятной книжке» Лицея на 1852–1853 гг. Пущин и Кюхельбекер не упоминаются.]
— Нет, Маслобоев, это не так, ты увлекся, — вскричал я. — Она не только не знает этого, но она и в самом деле незаконная дочь. Неужели мать,
имея хоть какие-нибудь
документы в руках, могла выносить такую злую долю, как здесь в Петербурге, и, кроме того, оставить свое дитя на такое сиротство? Полно! Этого быть не может.
Она разорвала все связи, все
документы; плюнула на деньги, даже забыла, что они не ее, а отцовы, и отказалась от них, как от грязи, как от пыли, чтоб подавить своего обманщика душевным величием, чтоб считать его своим вором и
иметь право всю жизнь презирать его, и тут же, вероятно, сказала, что бесчестием себе почитает называться и женой его.
Дело в том, что Петеньке до зарезу нужно было
иметь пятнадцать тысяч рублей, которые он и предположил занять или у Стрелова лично, или через его посредство, под
документ. Стрелов и с своей стороны не прочь был дать деньги, но требовал, чтобы долговой
документ был подписан самим стариком-генералом.
Игра втемную началась. Каждая сторона старалась сохранить за собой все выгодные стороны своей позиции, и генерал скоро почувствовал, что
имеет дело с очень опытным и сильным противником, тем более что за ним стояла Раиса Павловна и отчасти Прейн. Из объяснений Родиона Антоныча он вынес на первый раз очень немного, потому что дело требовало рассмотрения массы
документов, статистического материала и разных специальных сведений.
— Да, — говорит, — это точно касательство не малое… И
документы, чай, у вашего благородия насчет этого есть?.. Вы меня, старика, не обессудьте, что я в эвтом деле сумнение
имею: дело-то оно такое, что к нам словно очень уж близко подходит, да и Иван Демьяныч ничего нас о такой напасти не предуведомляли…
Иудушка знал, что есть человек, значащийся по
документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное, то есть им же самим определенное жалованье, и от которого, взамен того, он
имеет право требовать почтения и повиновения.
Рассмотревши дело и убедившись в справедливости всего вышеизложенного, начальство не только не отрешило доброго помпадура от должности, но даже опубликовало его поступки и поставило их в пример прочим. «Да ведомо будет всем и каждому, — сказано было в изданном по сему случаю
документе, — что лучше одного помпадура доброго, нежели семь тысяч злых
иметь, на основании того общепризнанного правила, что даже малый каменный дом все-таки лучше, нежели большая каменная болезнь».
Если б мы не
имели достоверных
документов от известных путешественников, свидетельствующих о том, что один и тот же англичанин может быть отличнейшим плантатором и прекрасным отцом семейства, то мы сами усомнились бы в возможности такой двойственности.
Ну, разве не восторг
иметь такой
документ!
— Несмотря на это, — снова продолжал Мановский, — я известился, что она находится в беременном состоянии, а потому просил бы ваше превосходительство об освидетельствовании ее через кого следует и выдать мне на то
документ, так как я именем своим не хочу покрывать этой распутной женщины я желаю
иметь с ней развод.
—
Документы украли, — дико озираясь, ответил растерзанный Коротков, — и кот появился. Не
имеет права. Я никогда в жизни не дрался, это спички. Преследовать не
имеет права. Я не посмотрю, что он Кальсонер. У меня украли до…
А вы,
имея в руках
документы, зная свидетелей в пользу вашего брата,
имея все средства для уличения неправого судьи, будете спокойно смотреть на усилия литератора и, пожалуй, опять рукоплескать его благородным рассуждениям!
Флор Федулыч. Изволите ли видеть-с, я
имею согласие Юлии Павловны на вступление со мной в брак; так ваши
документы поступают ко мне вместо приданого.
Барабошев. Я против закону удерживать его не могу, потому всякий человек свою волю
имеет. Но из вашего разговора я заключаю так, что вы деньги принесли по вашему
документу.
Дурнопечин. Никаких у меня нет для вас
документов и никаких я с вами объяснений
иметь не желаю.
Вуланд. Не желать со мной служить вы можете, но уничтожать
документы вы не
имеете права, — я жаловаться на то буду!
Маргаритов. Было. Вот какой был случай со мной. Когда еще имя мое гремело по Москве, дел,
документов чужих у меня было, хоть пруд пруди. Все это в порядке, по шкапам, по коробкам, под номерами; только, по глупости по своей, доверие я прежде к людям
имел; бывало, пошлешь писарька: достань, мол, в такой-то коробке дело; ну, он и несет. И выкрал у меня писарек один
документ, да и продал его должнику.
Николай. Но позвольте! я дело сделал: у вас в руках ценный
документ, а у меня ничего, только одни обещания, слова, которые не
имеют никакой цены. Вы меня обманываете.
— За себя нимало не опасаюсь я, — молвила спокойно Манефа. — Мало ль кто ко мне наезжает в обитель — всему начальству известно, что у меня всегда большой съезд живет.
Имею отвод, по торговому, мол, делу приезжают. Не даром же плачу гильдию. И бумаги такие есть у меня, доверенности от купцов разных городов… Коснулись бы тебя — ответ у нас готов: приезжал, дескать, из Москвы от Мартыновых по торговле красным товаром. И
документы показала бы.
По удостоверению составителя «Записки о самозванке», помещенной в «Чтениях», почерк последнего не
имеет сходства ни с почерком князя Лимбурга, ни с почерком лиц, составлявших его общество, стало быть, означенные
документы были писаны не в Оберштейне.
Философия теряет свое первородство и не
имеет уже оправдательных
документов о своем древнем происхождении.
Неужели свыше суждено было, чтобы достояние Калерии попало опять в руки Серафимы? Он смирялся перед этим. Сам-то он разве не может во имя покойницы продолжать ее дело?.. Она мечтала
иметь его своим пособником. Не лучше ли двадцать-то тысяч, пока они еще не отосланы к матери Серафимы, употребить на святое дело, завещанное ему Калерией? Богу будет это угоднее. Так он не мог поступить, хотя долговой
документ и у него в руках… Пускай эти деньги пойдут прахом. Он от себя возместит их на дело покойницы.
— На второй день Рождества, значит, является к нам супруг ейный в трезвом виде, как следствует, в аккурате и такую речь повел: «Иван Силыч, — меня так кликают, — чем по мелочи мне с вас за разрушение моего семейного счастья брать, не лучше ли к окончательной цифре прийти, в виде отступного, и супругу тогда я вам мою законную по
документу передам и никаких против нее и вас претензий
иметь не буду».
На другой день, 13 декабря, проведя все утро в делах службы, он вернулся домой и начал записывать разговор, который
имел накануне с Николаем Павловичем. Присоединив к этому, так сказать, протоколу, копию своего письма к великому князю, он вложил оба эти
документа в пакет, запечатал его и отправился к графу Коновницыну.
Он присовокупил, что этот
документ положен также в Успенский собор в Москве, и что генерал-губернатор этого города и епархиальный архиерей
имели поручение взять его оттуда тотчас после кончины императора.
К счастию и благодаря небольшой дозе внимания, какое мне всегда внушало мое неравнодушие к церковным делам, я
имею возможность предложить об этом небольшую, но документальную беседу; а непререкаемым
документом, на который я буду ссылаться, мне будут служить ведомости одной епархии, издающиеся не совсем так, как издаются ведомости прочих епархий.
— Да, он отказался только потому, что князь Иван перед коронацией писал ему и извинялся, что ежели бы не он взял, то именье конфисковали бы, а что у него дети и долги и что теперь он не в состоянии возвратить ничего. Петр Лабазов отвечал двумя строками: «Ни я, ни наследники мои не
имеем и не хотим
иметь никаких прав на законом вам присвоенное именье». И больше ничего. Каково? И князь Иван проглотил и с восторгом запер этот
документ с векселями в шкатулку и никому не показывал.